В целом монгольская армия территориально состояла из трех крыльев, исходя из монгольской ориентации «лицом на юг»: левое крыло на востоке под командованием, в самом начале, Мухали, центр (гель) – под командованием баарина Найа, затем Чагана, молодого тангута, которого Чингисхан воспитывал как сына и сделал командующим элитной гвардейской тысячи, и правое крыло под командованием Богурчи. Численность тюрко-монгольской армии достигала 129 тыс.: левое крыло в силу военной ситуации насчитывало 62 тыс., правое – 38 тыс., остальные были в центре и в резерве. Некоторые источники указывают другие цифры: 1 тыс. – корпус тело хранителей, 101 тыс. – центр, 47 тыс. – правое крыло, 52 тыс. – левое крыло, гвардия принцев императорской семьи – 29 тыс., итого – 230 тыс.

Численность монгольской армии, конечно, колебалась в разные периоды царствования Чингисхана и не поддается точной оценке. Персидские и китайские историки, принадлежа к покоренным монголами нациям, имели понятную тенденцию преувеличивать монгольские силы. То же замечание относится и к русским летописцам. Фантастические цифры и характеристики этих источников легко опровергаются тем простым соображением, что малочисленное население даже объединенной Монголии ни в каком случае не могло выставить более 200 тыс. воинов.

Ориентация «лицом на юг» соответствовала целям монгольских завоеваний, направленных «веером» на южные страны: завоевание Китая вменялось в задачу левого крыла, завоевание Туркестана и Восточного Ирана составляло задачу центра, а русских степей – правого крыла.

Марко Поло, много лет проживший в Монголии и Китае, дает такую оценку монгольской армии: «Вооружение монголов превосходно: луки и стрелы, щиты и мечи; они самые лучшие лучники из всех народов».

Монгол может спать, оставаясь верхом на коне, который в это время может и идти походом, и пастись. Одеждой у монголов зимой служили: меховая шапка с наушниками, в походах – шлем или железная каска и «даха» (это название перешло и в русский язык) – шуба из «сложенного вдвое меха, шерстью наружу, – откуда и пошла легенда, что будто бы монголы эпохи завоевания Европы «одевались в звериные шкуры». Доха шилась такой длины, чтобы закрывать ноги ниже колена, и подпоясывалась ремнем, украшенным серебром. На ногах – сапоги с войлочными чулками. Эти чулки из войлока у русских обратились в валенки, но монгольский вариант удобнее, так как годился и в период сырости, между тем как просто валенки промокают. Одетые таким образом монголы легко переносили зимнюю стужу и если иногда прерывали на время зимы свои операции, то не из-за холода, а из-за отсутствия подножного корма. Зато в странах с высокой летней температурой (например, в Южном Китае) им случалось прерывать военные действия из-за жары.

Снаряженная, как выше описано, монгольская армия была самая выносливая (и в то же время самая дисциплинированная) на свете и, как таковая, действительно могла завоевать мир.

Это были наездники, выросшие на коне с малых лет. На диво дисциплинированные и стойкие в бою воины, причем в отличие от дисциплины, созданной страхом, которая в некоторые эпохи господствовала в европейских постоянных армиях, у них она была основана на религиозном понимании соподчиненности власти и на родовом быте. Выносливость монгола и его коня изумительны. В походе их войска могли двигаться целые месяцы без возимых запасов продовольствия и фуража. Для коня – подножный корм, овса и конюшни он не знал. Передовой отряд, силою в две-три сотни, предшествовавший армии на расстоянии двух переходов, и такие же боковые отряды исполняли задачи не только охраны марша и разведки противника, но также и хозяйственной разведки – они давали знать, где подножный корм и водопой лучше.

Кочевники-скотоводы отличались глубоким знанием природы: где и в какое время травы достигали большего роста и большей питательности, где лучше водные бассейны, на каких перегонах необходимо запастись провиантом и на сколько времени и т. д.

Без сбора этих практических сведений считалось немыслимым приступать к операции. Кроме того, выдвигались особые отряды, имевшие задачей охранять кормовые места от не принимающих участие в войне кочевников. Войска, если тому не мешали соображения стратегические, задерживались на местах, обильных кормами и водою, и проходили форсированным маршем районы, где подобных условий не было. Каждый конный воин вел от одной до четырех заводных коней, так что мог на походе менять лошадей, чем значительно увеличивалась длина переходов и сокращалась надобность в привалах и ночевках. При этом условии походные движения продолжительностью в 10–12 дней без ночевок считались нормальными, а быстрота передвижений монгольских войск была потрясающей. Во время венгерской компании 1241 г. Субэтэй прошел однажды со своей армией 428 км менее чем за трое суток.

Роль артиллерии при монгольской армии играли метательные орудия. До китайского похода (1211–1215 гг.) число таких машин в армии было незначительным, и они были самого первобытного устройства, что, между прочим, ставило ее в довольно беспомощное положение в отношении встречаемых при наступлении укрепленных городов. Опыт упомянутого похода внес в это дело значительные улучшения, и уже в среднеазиатском походе мы увидим в составе монгольской армии вспомогательную цзиньскую дивизию, обслуживающую разнообразные тяжелые боевые машины, применяемые преимущественно при осадах, в том числе и огнеметы. Последние метали в осажденные города разные горючие вещества, так называемый греческий огонь и др. Есть некоторые намеки на то, что во время среднеазиатского похода монголы употребляли порох. Он, как известно, был изобретен в Китае гораздо раньше появления его в Европе, но использовался он китайцами преимущественно для целей пиротехники. Монголы могли заимствовать порох у китайцев, а также принести его в Европу, но если и было так, то играть особенную роль в качестве боевого средства ему, по-видимому, не пришлось, так как собственно огнестрельного оружия ни у китайцев, ни подавно у монголов не было. В качестве источника энергии порох находил у них применение преимущественно в ракетах, которыми пользовались при осадах. Пушка была, несомненно, самостоятельным европейским изобретением. Что же касается собственно пороха как такового, то высказываемое Х. Лэмом предположение, что он мог и не быть изобретен в Европе, а завезен туда монголами, не представляется невероятным.