Вскоре Мухаммед Шейбани вернулся в Бухару и там, в течение двух лет, усердно занимался своим образованием под руководством одного из лучших чтецов Корана Мовланы Мухаммед-Хитайи. Может быть, под влиянием этого наставника любовь к поэзии и наукам у Шейбани осталась на всю жизнь. В дальнейшем, при всем своем походном образе жизни, в любом городе и месте, где бы ни останавливался, он любил беседовать с учеными, суфиями и поэтами. Известно, что помимо узбекского языка он отлично знал персидский язык и литературу, умел писать, по-видимому, очень хорошо разбирался в богословии, любил устраивать дискуссии на различные темы, где мусульманское богословие и философия были приоритетными.

Блестящее по тем временам образование Шейбани вызывает ряд вопросов. В частности, где, когда получил Мухаммед Шейбани столь широкие познания, хотя и в мусуль манско-схоластическом духе?

Достаточно сложно было бы получить подобное образование в кочевьях, в седле, на поле брани или даже прожив два-три года в Бухаре и Самарканде. В этой связи история представляет любопытные факты. Его постоянный и неразлучный спутник, соратник, брат Махмуд-султан, принес в 1487 г. своего новорожденного сына к известному самаркандскому шейху Ходже-Ахрару (ум. в 1490 г.) с просьбой благословить и наречь его. И Ходжа-Ахрар нарек ребенка «по безмерному благоволению к нему» своим собственным именем – Убайдуллой. Здесь многое неясно. Выходит, что брат Шейбани-хана, если и не значился в числе муридов (учеников) Ходжи-Ахрара, то, во всяком случае, был в какой-то степени связан с самим влиятельным в Мавераннахре дервишским союзом – орденом «накшбендия», или «ходжагон». В таком случае, где он жил, откуда прибыл к Ходже-Ахрару? Из Дешт-и-Кыпчака или из какого-то места во владениях темуридов? И еще. В качестве кого Махмуд-султан там жил и где в это время находился, никогда с ним не разлучавшийся брат Мухаммед Шейбани? Исторические хроники того времени дают сведения, что Шейбани со своим братом в эти годы воевали (с успехом и нередко без) в основном со своими соплеменниками, врагами их деда Абулхайра, в Дешт-и-Кыпчаке, но приведенный факт указывает на иное течение их жизни. А сын Махмуд-султана – Убайдулла, – впоследствии верховный глава всех узбеков (1536–1539 гг.), самый волевой из шейбанидов, много раз водивший узбеков против персов и после смерти своего дяди являвшийся фактическим ханом Узбекского государства, где и когда он смог отлично изучить персидский и арабский языки, причем настолько отлично, что свободно занимался стихосложением и писал трактаты на этих языках? Неужели в Дешт-и-Кыпчаке или совершая набеги на города северных владений темуридов? Быть может ближайший к кочевьям узбеков Дешт-и-Кыпчака темуридский город Туркестан был тем средоточием просвещения «в мусульманском духе», где получала образование знатная узбекская молодежь? В таком случае перед нами открылось бы новое обстоятельство, свидетельствующее о том, что культурное развитие представителей кочевой узбекской знати было на уровне эпохи темуридов и потому-то культурные традиции этой последней эпохи могли и далее развиваться во времена господства узбеков.

Предаваясь наукам, Шейбани вместе с тем ни на минуту не забывал тех целей, к которым вел его дух властолюбия и мести. Именно тогда, во время малозначительных военных действий, у Шейбани зародилась наиболее верная для того момента мысль, что добиваться власти ему, изгою, над своими беспокойными, вечно движущимися племенами и родами, с их свободолюбием и неорганизованностью, с их войнолюбивыми и влиятельными родовыми ханами, – предприятие, по меньшей мере ненадежное и маловыгодное. Во владениях же темуридов, в Дешт-и-Кыпчаке, налицо были прочно сложившиеся устои правильно организованной государственности: при раздробленности империи темуридов на ряд владений, при соперничестве и внутренней слабости удельных правителей, все здесь могло способствовать переходу власти к тому честолюбцу, который нападет на это богатое государство и, оставив народу те же порядки в его внутренней и общественной жизни, захватит верховную власть в свои руки. Разумеется, при этом могут пострадать интересы отдельных групп, может быть, будут местами весьма стеснены в своих земельно-водных и пастбищных интересах массы земледельческого и кочевого населения, – но кто же из завоевателей когда-нибудь думал об этом? Наоборот, власть в завоеванной стране должна принадлежать победителю и его сподвижникам как вознаграждение за их «тяжкие труды, раны и пролитую кровь».

В переписанной самим Мухаммедом Шейбани истории «Шейбанинаме», т. е. его собственной истории, мы находим строки о том, как из-за превратностей судьбы обширные владения Улугбека перешли в руки Абу-Саидмирзы, когда-то молодым человеком жившим из милости при дворе своего знаменитого родственника, как потом другой честолюбец, отважный родственник Абу-Саид-мирзы, Султан-Хусейн-мирза, выступивший с малыми силами против своего могущественного государя, в конце концов овладел его империей. Эти и другие примеры, несомненно, пленяли пылкое воображение молодого узбекского принца и рисовали ему, в случае успеха, самые светлые и радостные перспективы и даже уверенность в том, что его соплеменники, которых в настоящий момент трудно было бы заставить признать его главенство, и ханы, которые шли против него войной, – все бы примкнули к нему.